Медицина в раннем Лос-Анджелесе

Болезни, ранения и смерть неизбежно сопровождали коренных жителей равнины Лос-Анджелеса, для которых они разработали сложную медицину духа и тела, используя местную флору, мудрость традиционных целителей и силу веры. Колонисты из Испании и Мексики принесли с собой свои традиции врачевания, некоторые из которых не сильно отличались от практики коренных американцев. Первые американские врачи и фармацевты Лос-Анджелеса принесли радикально иной набор представлений о болезнях и их лечении.

На границе трех мировоззрений – туземного, колониального и англоязычного – медицинская помощь в Лос-Анджелесе к 1850-м годам смешала эмпирическую науку, европейские и местные народные традиции и большую дозу медицинского торгашества.

Доколониальный Лос-Анджелес. Реакция Чумаша и Тонгвы на болезни и проблемы их профилактики были недостаточно поняты монахами миссии, которые зафиксировали первые встречи между европейцами и коренными американцами в конце 1700-х годов. Целью миссий была христианизация коренных народов и превращение их в оседлое крестьянство. Монахи полагали, что целительные практики могущественных деревенских шаманов, сочетающие в себе физические и духовные элементы, являются дьявольскими. Это было запрещено новообращенным. Но деревенские мудрые женщины, знакомые с целебными свойствами корней и листьев, продолжали лечить больных.

Деревенские целители собирали свои лекарства на склонах холмов и в ручьях. Среди них выделялась Йерба манса (Anemopsis Californica), обработанный корень использовался в качестве протирания тела для лечения ран и кожных заболеваний, а также в качестве чая при легочных и желудочно-кишечных заболеваниях. Чучупат (Lomatium Californicum), ароматный корень, обладал как лечебными, так и магическими свойствами. Ношение небольшого количества корня отпугивало гремучих змей. Пожеванный корень снимал головные боли. Заваренный в виде чая, он успокаивал расстройство желудка. Считалось, что листья калифорнийского лавра (Umbellularia Californica) лечат головные боли. Сделанные из них припарки, они залечивали раны.

Жевательная трава (Grindelia Robusta), которая в 1890-х годах все еще была «вполне распространена на влажных склонах Елисейского парка и в окрестностях Лос-Анджелеса», [1] производила молочное вещество, используемое в качестве отхаркивающего средства при кашле и как средство от астмы. Ядовитый дуб (Toxicodendron diversilobum), высушенный, измельченный в порошок и превращенный в влажный пластырь, накладывали на раны и порезы. Удивительно, но ядовитый дуб также заваривали в виде чая для лечения диареи.

Чаи из листьев и коры, припарки из мощных корней и листьев, а также методы лечения, включавшие кровопускание и баночные процедуры, а также сеансы в парилках, поддерживали здоровье доколониального Лос-Анджелеса. При эффективном применении местные целители также восстанавливают сломанные кости и облегчают растяжения путем связывания и иммобилизации травмированной руки или ноги.[2]

Специализированные шаманы – используя табачный дым, баночные процедуры или кровопускание, даже красных муравьев – справлялись как с физическими, так и с эмоциональными расстройствами с помощью управляемых сновидений и видений, вызванных наркотиками.[3]

Казалось, эти практики сработали. Когда экспедиция Портолы 1769-1770 гг. пересекла границу лос-анджелесской равнины, о. Хуан Креспи отметил хорошее здоровье региона. Местное население, как позже писал Креспи, «огромно; действительно, деревни, с которыми мы встречались, с каждым днем ​​становятся все больше… большинство (туземцев) очень светлые, хорошо сложенные, крепкие и очень веселые».

Креспи был первым сторонником здорового климата и образа жизни Южной Калифорнии. Однако за солнечным светом и жизнерадостным поведением скрывается история эндемических заболеваний, включая туберкулез и бактериальные инфекции, которые давно достигли равнины Лос-Анджелеса по местным торговым путям из Мексики и средней Америки.

Периодические контакты с испанскими моряками и английскими пиратами, вероятно, передавали другие болезни, в том числе корь, оспа и холеру, что привело к краху некоторых островных и прибрежных деревень в 17 веке. Худшие последствия последуют по стопам Портолы и Креспи.